«Война украла наше детство…»
Галина Даниловна Агафонова родилась в 1936 году в деревне Седойлуд Игринского района. Сегодня эту опустевшую деревню еще можно найти на некоторых картах, но вот-вот она превратится в исчезнувшую. А когда-то там кипела жизнь! И звучали песни… Семья Галины Даниловны была из поющих – как она вспоминает, особенно хорошо пел ее отец, Данил Андреевич Агафонов. У них в семье было пятеро детей – сестры Ксения, Галина, Люция и Евгения и брат Петр. А у ее отца, Данила Андреевича, было трое братьев – Павел, Иван и Степан. И все музыкальные! Все четверо братьев ушли на фронт в 1941 году, и ни один не вернулся домой…
Галина Даниловна, хотя и была в то время совсем маленькой девочкой, до сих помнит наизусть и поет многие песни, которые пели ее отец и дяди. Павел Андреевич перед уходом в Красную Армию посвятил своей жене песню ««Кошко, кошко гуртысь…» – «Уйду, уйду из дома…». «Уж не знаю, услышал он эту песню где-то или сочинил сам, – говорит Галина Даниловна, – но там упоминалось имя его жены». Эту песню, как и другие из семейного репертуара, в том числе песню проводов в армию и частушки, она спела и для записи в Публичный архив. Есть у нее и песенник с любимыми песнями. Одно из ярких ее первых «певческих» воспоминаний – как они, мылыши, ученики начального класса, идут со своей учительницей Татьяной Николаевной в лес за саженцами и все вместе звонко поют – «Эй, по дороге, эй, по дороге…».
Несколько лет назад Галина Даниловна написала воспоминания о своих родных, военном и послевоенном деревенском детстве на удмуртском языке, и их опубликовали в газете «Вакыт» Игринского района. Татьяна Мосова и Людмила Селукова перевели воспоминания на русский язык для Публичного архива. «Пока переводили, плакали и плакали – так живо перед глазами вставали эти тяжелые годы», – признается Татьяна Ксенофонтовна. И, кажется, сколько такого документального материала было собрано для нашего проекта «Здравствуй, дорогая Клаву!», но яркие, эмоциональные свидетельства еще одного очевидца того времени вновь и вновь заставляют сжиматься от горя наши сердца, и вновь мы восхищаемся стойкостью старших поколений. Прочитайте отрывки из воспоминаний Галины Даниловны Агафоновой – и ваше сердце откликнется тоже…
«Дедушку нашего звали Андреем. Они с женой вырастили четырех сыновей. У сына Ивана было много детей, но они сильно болели, и в живых осталось трое. Другой сын, Степан Андреевич, с женой из Люквыра, вырастили сына Геннадия. Данил Андреевич – мой отец, а мама – Анастасия Шкляева из деревни Тупал-Пурга. Нас в семье было пятеро детей.
У Павла Андреевича жена была из Искал-Мувыра, детей у них не было. Младший дядя (так мы называли дядю Павла), очень любил нас. Даже когда его забирали на фронт, зашел с нами попрощаться. Нас, спящих детей, разбудил, поставил на ноги, обнял, поцеловал. Говорят, ехали на телеге, дядя очень сильно плакал: видно, чувствовал, что уже не вернётся. Все дяди и мой отец числятся без вести пропавшими. Мама долго ждала отца, думала, вернётся, хоть раненый. Расспрашивала то тут, то там, но никто толком ничего не сказал. В одном письме сослуживец отца из деревни Николаевка Чибинь Петыр написал: «Мы с Данилом вместе были, он на мине подорвался, мучался долго, просил меня застрелить, чтобы не мучаться, но я не смог». Была это правда или ложь, но Петыр тоже не вернулся. Из всех парней из деревни Седойлуд – а их было четырнадцать человек – вернулись только трое.
Свидетельства о рождении на нас отец получил в Сепском сельском совете. Начальная школа находилась в деревне Квардавозь, туда и мы ходили. Старшие классы ходили в Сепскую школу.
11 августа 1941 года. Этот день сильно изменил нашу жизнь. В нашем маленьком домике собралось много народу, хотя была хлебоуборочная пора. Кто плакал, кто пел. А мы, ребята, ничего не понимали, бегали, играли. Тетка Александра говорила: «Эх, ребятки, ничего не понимаете, как жить-то будем?». Вот так, через красивые ворота, по нашей красивой улице, проводили на фронт моего отца, Данила Андреевича Агафонова. Отец наш работал на колёсном тракторе. В этот день в последний раз увидел свой трактор на Квардавозьском поле, там была его сменщица – Прасковья Филипповна Агафонова. Молодая девушка махнула отцу платком, а отец помахал ей полотенцем, прикреплённым к фуражке, попрощался. Военкомат находился в Зуре, доехали на лошади с телегой, я сидела у отца на коленях, а мама держала Люсю. В Зуре около церкви фотографировались, я снова к отцу на колени прошусь. Он мне сказал: «Ты ехала на моих коленях, теперь я возьму Люсю». Мне тогда было пять лет и четыре месяца, поэтому я мало что помню. Люсе ещё и трёх лет не было, Юлии десять лет – она училась в начальных классах. А Евгения родилась в 1942 году, и отец даже не знал, кто родился, девочка или мальчик. С работы мама приходила поздно, поэтому с Евгенией нянчилась Юлия. Надо было этому быть, или мы виноваты, не доглядели, но Евгения стала глухонемой – большое горе.
Нашему брату Пете было 12 лет, заменил он нам отца. Брался за плуг, пахал, сеял. Зимой работал в лесу за деревней Вукобер.
Годы идут, война не заканчивается, хлеба нет, одежды, обуви тоже. Маме, Анастасии Никитичне, с Петей много досталось. Они плели лапти. Юля тоже потихоньку плела, но, если кто-нибудь к нам заходил, прятала свою работу – засмеют. Наступала зима – брались за прялку. Мама мало спала, ночью даже приходилось прясть, я держала лучинку, Юля тоже помогала маме. С приходом весны брались за ткачество льняного холста: шили рубашки, штаны, портянки. Маминому терпению не было конца!
Шли годы, мы подрастали. В первый раз в первый класс мама не смогла меня проводить. А я то училась, то нет – был голод. Однажды меня отправили попрошайничать со слепой женщиной Клавдией. Мама сказала, что слепой будут подавать, а ты будешь ее глазами. Вот так мы ходили по домам деревень Дебёсы и Тыловай, со школьным портфелем на боку, попрошайничали. Никогда не забуду… В одном доме жила бездетная пара (они подумали, что я дочь этой Клавдии), попросили оставить меня у них. А я в ответ им сказала: «Спрошу у мамы». Домой пришли, и я спросила ведь, совсем ещё не понимала. Мама в ответ сказала, как отрезала: «Никуда не пойдёшь. Выживем, так выживем, помрём, так помрём».
Очень трудно было, осенью вовсе нечего уже было есть. Из складов под метёлку зерно отправляли на фронт, даже картошки на семена не осталось. Пришлось всей семьёй идти на попрошайки. Весной это было, на полях снег ещё лежал, мама с Юлей катили санки с Люсей и Женей. Ноги подкашивались, сил нет, но всё равно тащили. И тут маме кто-то подсказал, что в Сосновке есть приют, оставь около дверей маленькую Люсю, там приютят. Люся, долго не думая, говорит: «Мама, я останусь». «Помрём, так помрём, выживем, так выживем», – коротко ответила мама.
Мы выжили, выжили. Откуда было столько терпения, не понимаю?! Многие умирали от голода и холода. Мололи лебеду и липу на муку, была горечь, глотать было невозможно. Один раз под весну, вместо картошки, нарезали хрен и испекли на печке. Сначала хрен казался сладким, а затем нас начало ломать, мы корчились от боли. Спасла нас тётка Александра, отпоила молоком. Часто она нам помогала, у неё не было детей. Хотя она и была неграмотная, но работала председателем.
…В одно лето мама нас снова на дорогу повела, маленький наш домик закрыли на замок. В ту пору у нас была корова, вот мама меня и посадила на корову, чтобы быстрей идти было. Но корова ведь не лошадь – немного прошла, да меня и скинула. Так мы дошли до Кекорана. Мама устроилась на строительство железной дороги. Там немного давали хлеба, а мы, ребята, собирали малину. Вскоре мы начали скучать по нашему дому, мама тоже, видно, соскучилась, решили идти домой. А проживали мы в Кекоране на квартире, и оказалось, что хозяйка тайком доила нашу корову.
Война украла наше детство, у молодёжи – молодое время, а у женщин и матерей – счастье. Нашу рыжую корову мама запрягала вместо лошади, пахала на ней, боронила, сеяла. За 300 грамм овсяной муки приходилось работать не покладая рук.
По мере взросления, нам, ребятам, начали давать более сложную работу. С трех часов утра пасли телят, затем боронили. Лошадей не хватало, поэтому мы работали на кастрированных быках – их звали Мишка, Филька и Васька. Ох и огромные были быки, не слушались, упрямые! Кое-как мы доставали им до головы, чтобы надеть уздечку. Целыми днями, работая на этих быках, уставали сильно, да в придачу земля прилипала к ногам, очень тяжело. За работу не получали ничего.
После посевной наступала сенокосная пора. Нас, детей, не щадили, мы работали наравне с взрослыми. А когда приходила пора жатвы…это было что-то! С утра пораньше стоишь на своей меже, ноги все в крови от остатков стеблей, сжатой соломы. Норму свою выполняли – каждому давали норму по 18 соток в день. Когда рожь поспевала, мы тайком с колосьев собирали зерно, а мама потом его варила и кормила нас.
Во время жатвы мельницы приспосабливали под овин, и в Седойлуде тоже так было – обрабатывающие машины вертела вода. Много было несчастных случаев. Во время подачи снопов в барабаны маме прямо по лицу прилетело ремнём от барабана. Её было не узнать. На телеге отвезли в больницу до Зуры, не знаю, как осталась живой. Ещё припоминаю случай. Председателем тогда был Валентин Кузьмич. Его жену затянуло в барабан (фартук попал в барабанное колесо), а остановить агрегат не так-то просто – большие обороты, да и фартук, сшитый из нового сукна, крепким оказался. Не довезли до больницы, по дороге она умерла, осталось дитё пятимесячное.
От тяжёлой работы сильно уставали ноги, притом очень хотелось есть. Кто пошустрее, могли домой утащить зерно.
…Любимые наши папа и братья! Ушли на фронт и пропали без вести, знать бы, где. Утонули ли вы, сожгли ли вас, похоронили ли вас, и в каком месте, мы теперь не узнаем. Вот и деревни нашей не стало…
Перевели воспоминания Галины Даниловны Агафоной Татьяна Мосова и Людмила Селукова.
Фото – Татьяны Мосовой, а также из семейного архива семьи Агафоновых.